- Тише, не кричи, - Полина Васильевна привычно поежилась. Ее пугали в последнее время откровенные умозаключения сына.

- Почему же тише? Да еще и Брежнева…- Сережа рассмеялся; его подзадоривали материнское смущение и страх. - Вот сейчас открою окно и буду кричать: Нами правит быдло!!!

- Посадят, - мать с грустью взглянула на сына.

- Ну, и пусть посадят.

- И кому ты что докажешь? Только жизнь себе испортишь.

- Я сам себе докажу, что пошел против, что не побоялся. Хотя, пожалуй, лучше по-другому. Я напишу сценарий и фильм сниму. Стану режиссером. Жесткий, скорее даже жестокий реализм. Хорошо, мам? - Сережа поцеловал мать в висок.- И тебя возьму ассистентом.

Полина Васильевна печально усмехнулась:

- Как же ты станешь режиссером, если даже школу не закончил?

- Ничего, я выучусь, - Сережка явно был оптимистично настроен, - Вон, сам Пудовкин учился вообще на физика, и даже не доучился, правда, неизвестно, как далеко б он пошел, если б не знакомство с Кулешовым. Вот снимусь в "Золотой речке"…

- Нет!- Полина Васильевна осознавала, что не стоит портить сыну настроение, но дальше нести бремя нанесенной им обиды в одиночестве не могла.

- Нет, - резко повторила она, - Ты не будешь сниматься в "Золотой речке".Дорман вырезал твою роль.

Сережа замер, и улыбка, не успев исчезнуть с его губ, так и застыла, и потом уже, в последующие минуты, показавшиеся Полине Васильевне длинною в вечность, потихоньку исказилась, превратившись в гримасу на напряженном лице.

Полина Васильевна уже смело взглянула в глаза сыну: самое страшное было произнесено вслух.

- Я сегодня разговаривала с Дорманом. Он не отрицал, что ты талантлив, что блестяще сыграл Митьку, но у них что-то не вяжется… и они вырезали Митьку из "Золотой речки".

Сережа молча пил кофе.

Полина Васильевна могла только догадываться, что происходит у сына на душе. Будь он младше лет на десять, горе вылилось бы наружу потоком детских слез, и она смогла бы его утешить, но этому озлобленному отчаянию во взгляде мать была не в силах помочь.

- Сереженька…- Полине Васильевне хотелось объяснить сыну, что Дорман не единственный режиссер, так же, как и Симонова - не единственная женщина, в которую ему суждено было влюбиться, что можно еще закончить школу и поступить во ВГИК, что можно добиться в жизни всего, что то, кажущееся непереносимым, недолговечно и поправимо, но слова горьким комом, казалось, застревали в горле, и поэтому она лишь жалобно повторяла, - Сереженька.

27