- Что случилось? - спросила я.

- Да все этот Генри со своей машинкой, - ответила она. - Приходил сюда, задавал вопросы. Всякие ужасные вопросы - обо мне и твоем отце.

- Ничего не поделаешь, он журналист, - сказала я.

Мамуля гневно тряхнула головой.

- Вопросов, какие он задавал, я никогда не видела ни в одной газете.

- Велела бы ему заткнуться и оставить тебя в покое.

- Он не из тех, кому можно что-то приказать.

Поначалу вечер удался. На мамуле был ее светлый парик, она и меня заставила надеть тот парик, который принес Генри. В глазах Генри тотчас загорелся злой огонек, как будто парик выдал какой-то его секрет.

Я не пила, но мамуля выпила не меньше трех бокалов вина: никогда прежде на моей памяти она не пила так много.

Тут неожиданно вскочила Зося и подняла свой бокал. Лукаво посмотрев на мамулю, она провозгласила:

- Не надо волноваться, леди. Американцы спасут нас!

На них с мамулей внезапно накатил приступ истерического смеха - именно эти слова произнесла когда-то Зося во время отсидки во Владимирской тюрьме.

Обстановка сложилась приятная - до той минуты, пока Генри, вытащив свой магнитофон, не склонился к мамуле и что-то ей сказал. Я увидела, как она напряглась, а лицо ее покраснело от гнева.

- Нет!

Я поняла, что он снова пристает к ней со своими идиотскими вопросами об интимных отношениях с моим отцом.

- Прекратите, Генри, - сказала я, - неужели вы не видите, что оскорбляете ее?