Михаил Козаков «Крушение империи»

И прибавил:

- Наследство - дело спорное, завещание в тайне должно быть. Ох, важное дело - завещание… - словно стараясь подтолкнуть, навлечь на себя Федино внимание, повторил Рувим Лазаревич слово «завещание».

«Если спросит сейчас, значит корысть у них есть, - рассуждал он. «У них» - это означало: в семье сына Мирона. - Мальчишка обязательно должен выдать все!»

Но внук молчал. Усталость и сонливость одолевали его.

Он уже почти ни о чем не думал; все словно притихло в сознании. И вдруг - кто-то встряхнул его:

- …а тебе вот скажу, Федька! - услышал он и осознал конец какой-то длинной и недоходчивой вначале фразы (это прорвалось теперь наружу брошенное в азарте интимное и сокровенное желание Рувима Лазаревича). - Ты только не болтай никому - не смей! Половину всего я твоему отцу оставлю - Слепому, обиженному… Там… там у меня подробно написано, что и как. В общем, выходит половина. А после него ты… ты - наследник. Никому не смей мою тайну… Узнаю, что проболтался ты, - порву все, переиначу!.. Там… там все сказано, - протянул он руку к темным окнам своей квартиры и сурово блестящими глазами всматривался во внука. - Никто, никто не знает… бумага у меня спрятана - там мое слово последнее, Федька. Сам я сказал, сам! Хочешь - покажу? - неожиданно зашептал он. - Хочешь? - поднялся старик. - Ты посиди здесь тихонько. Я бумагу… бумагу только покажу - всего не доверю! - покажу, и можешь идти спать. Я иду…

Федя вскочил и оторопело посмотрел на деда.

- Нет, нет… - уже переменил тот свое решение. - Иди стать. Завтра, когда-нибудь потолкуем… Иди - и не смей болтать, слышишь?

- Хорошо, - ответил Федя и, оглядываясь на деда, сошел с веранды.