Михаил Козаков «Крушение империи»
- Нет, что вы! Чего мне здесь быть?.. Мой состав на четвертом, Иван Митрофанович, через путь от вашего. Постойте, зачем обходить? Лезьте прямо через площадку… Вот сюда, через площадку чужого вагона. Не бойтесь: поезд еще когда тронется!.. Ну, лезьте сюда…
Они укоротили свой путь и очутились у поезда, в котором ехал Иван Митрофанович.
В узком проходе между двумя составами они ходили минут десять взад и вперед вдоль поезда, но от своего синего вагона, находившегося в хвосте, Иван Митрофанович держался подальше и поворачивал каждый раз, как только они к нему приближались. Он хотел, - еще по неясной самому причине, - скрыть от Токарева, что едет не один.
- Угораздило? - показал он глазами на подвязанную руку.
- Так точно! В плечо, навылет. Лежал сколько… А теперь ничего: трехмесячный на из леченье дали. Домой еду. Не приходилось вам, Иван Митрофанович, видеть меня таким. Оттого и не узнали сразу. Глядите…
Он посмотрел по сторонам: не идет ли случайно где-нибудь поблизости какой-либо офицер, перед которым надо бы встать во фронт по форме.
- Глядите, каков стал: красоту свою потерял, - засмеялся он, обнажив на минуту голову. - Куда волосы мои расчудесные делись! Окорнали всего, «серую порцию» - молодого солдата! Еще хорошо, что селедка, - шашка, по-нашему, - сбоку не болтается, а все остальное чин чином, Иван Митрофанович. Глядите: фуражка с царским плевком («Кокарда…» - сообразил Теплухин), за голенищем, известное дело, - книжка рядового служаки запасного батальона, в сердце, как полагается, - клятвенное обещание на верность службы истинному и природному всемилостивейшему, - тьфу! - великому государю императору… ну его к такой-то, извините, матери! - зло вдруг и запальчиво сказал он, и Теплухину почудилось, что он слышит скрип его зубов. - Ну, да не в том дело!.. Как же здоровьице ваше, Иван Митрофанович? Кажись, ничего? - с любопытством посматривал он, приостанавливаясь, на Теплухина: раздобревшего заметно, прямей будто ставшего фигурой, в славном, хоть и не щупай его, синем костюме. Глаза те же: с коротким, протыкающим взглядом, и рот тот же: губы полные, одна от другой как бы отстегнута, с густой тяжелой кровью, - кажется так Николаю Токареву.