Михаил Козаков «Крушение империи»

- Что думаешь делать. Коля? - спрашивал Иван Митрофанович, идя рядом и, задрав голову, поглядывая в открытые окна вагонов, словно высматривал, не услышит ли кто их разговор.

- Лечиться, Иван Митрофанович.

- Обязательно надо, Коля.

- Плечо лечить и, где можно, людей вылечивать, Иван Митрофанович… - покосились со смешинкой в его сторону глубоко уползшие глаза, и колючие, словно подстриженные, рыжеватые брови Токарева поднялись вверх да так и продержались на лбу несколько мгновений: «Спросит или не спросит он?..»

И Теплухин спросил:

- То есть как? Кого лечить собираешься ты?

И остановился у подножки вагона, где никого не было, как будто предчувствуя, что Токарев скажет сейчас что-то неожиданное, что-то такое, чего не следует никому слышать.

И Токарев сказал:

- Да разве может такое долго быть?! Глухо выругался по-мужицки, по-солдатски.

- Полегче, Коля… женщины могут…

- Уж извините меня, Иван Митрофанович, но как тут иначе это дело чувствовать?

- Ты все-таки не будь таким «чувствительным»! - засмеялся Теплухин.

Токарев продолжал:

- Растерялись, суматошатся люди в тылу, надеются еще черт знает на что… разве это дело?! Лечить надо от растерянности, от непонимания. Где можно, все надо объяснять народу. К чертовой матери Николашку и всю его помещичью и буржуйскую свору! У них, у всех, сын в отца, отец во пса, а все вместе - в бешеную собаку!..

- Да ты потише! - сдерживал его Теплухин. Но не остановить было: