Михаил Козаков «Крушение империи»

- Обижать нечего нашего брата, господин офицер!

Впрочем, никто бы точно не мог сказать, кто этот Фома неверующий, все время приглашавший с опаской относиться к прапорщику и его роте. Если спросить рабочих «Парвиайнена» о нем, они сказали бы, что он, вероятно, пришел сюда с группой рабочих других заводов, а если бы спросить о том же последних, они, конечно бы, причислили его к «парвиай-ненцам». Разве узнать каждого среди всего этого народа, от множества которого так и распирает эту короткую узенькую улицу?

- Где ваши казармы? - все так же деловито допрашивал рабочий в широком кашне.

- Недалеко, на Сампсониевском, - набирался спокойствия прапорщик Величко у своего сдержанного собеседника, вызвавшего в нем неясную симпатию. - Два поворота отсюда

- Ага… - что-то соображал рабочий. - Вы, значит, с обучения идете? Постойте тут… мы вам сейчас скажем, - направился он обратно: к раскрытым воротам завода.

- А чего вы собственно бунтуете, господа? - вырвалось ВДРУГ у прапорщика Величко.

Как ни странным казалось самому, но он хотел бы продолжить разговор с этим рабочим, обросшим нежной вьющейся бородкой, а в ответ - опять голос «дурака»:

- Гос-поди, боже мой… да разве это бунт?! Дождетесь еще. Или как понимаете?

Теперь прапорщик Величко успел заметить лицо наглеца: темные, мутные глаза, реденькие, неживые усики, скверный, землистый цвет лица с синеватыми отеками прыщиков.

Минут через пять «парламентеры» вернулись обратно.

- Проходите! - махнул рукой один из них.

Только теперь прапорщик Величко рискнул повернуться лицом к роте: солдаты тихо, но оживленно беседовали с обступившими их рабочими.

- Рота, смирно! - скомандовал он неровным голосом. - Ряды вздвой! - И - оглянувшись, успела ли расступиться у завода толпа: - Шагом арш!