Михаил Козаков «Крушение империи»
Час назад лифтерша, пожилая сухонькая женщина с ввалившимися щеками, подняла в третий этаж его превосходительство, Михаила Владимировича.
Подымаясь в вестибюль по мраморным ступенькам, Родзянко каждый раз кричал ей:
- Баба, подъемку!
Открыв дверцу лифта, она молча ждала покуда он войдет в него - грузный, широкогрудый и широко расставляющий ноги в глубоких галошах.
Ей всегда казалось, что подымается в клетке с огромным, выпрямившимся во весь рост медведем, - наподобие тех, что стоят, вытянув лапы, в полукруглом вестибюле. И всегда страшилась, всегда чудилось, что, не сдержав тяжести «его превосходительства», клетка оборвется и рухнет вниз.
И подымать сейчас двоих других, хотя и крупны были оба, было куда спокойней и приятней…
Эти люди сошлись у входа в дом.
- Вот где мы с вами встретились! - протянул руку вылезший из автомобиля Протопопов.
И когда Лев Павлович пожал ее (с кратким, несколько растерянным «н-да-а»), министр со вздохом, но посмеиваясь сказал вдруг:
- А вы знаете, я уже замечаю: у меня правая рука, как у Столыпина, начинает сохнуть!
И он опустил, как тряпку, кисть и показал ее Карабаеву. «Фигляр! - подумал о нем Лев Павлович. - Какой вздор городит!»
И тотчас же - о другом:
«Когда сказать об Ирише? Сейчас?.. Надо выбрать подходящий момент…»
Об этом он думал еще по дороге сюда.