«Через кладбище»

Глава 12

Где-то в отдалении то громко, то тихо, то совсем еле слышно тикают часы.

Может, они уже на том свете тикают. Может, правда, есть "тот свет". Только Михась не верил в него, потому что он все-таки комсомолец, хотя и не утвержденный еще райкомом.

Нет, он, наверно, просто спит.

Во сне он слышит острый, вкусный, веселящий душу запах жареного лука.

Это мама растерла в большом чугунке вареную картошку и положила туда горячие шкварки с луком. Ничего вкуснее этой еды на свете нет.

Вот сейчас мама снова поставит чугунок на раскаленные угли - пусть еще подогреется, добавит в него молока, соли и потом всех позовет к столу.

И правда, мама гладит Михася теплой ласковой рукой по голове, целует в лоб и говорит:

- Ну как твои ушки, сынок? Стреляют? Ничего, ничего. Пусть немножко постреляют. А платок не снимай. Пусть на ушках будет платок. Это доктор велел. Так теплее будет. Пойдем покушаем. Бульба со шкварками. И чайку с сахарком попьешь…

- Но тебя же нету, мама, - почти плачет Михась. - Тебя же немцы…

- Глупости какие, - опять целует его мама. Целует и гладит по голове. Глупости какие ты повторяешь…

- Но я же сам видел. Тебя немцы вели в сельсовет. И один тебя штыком.

- Глупости, глупости, - улыбается мама.

И какая она красивая, в синем платье. Где же она взяла это платье? Ведь раньше не было такого…

Михась не успевает спросить маму об этом платье. Из-за печки или черт его знает откуда выскакивает вдруг черный, как жук, Гришка Бумбер и кричит:

- Чего ты, Пашкевич, на меня наговариваешь, будто я плохие печати ставлю? Посмотри!

Гришка плюет себе на ладонь и ставит на нее печать. Потом переносит этот оттиск на бумажку.

86