Александр Пыжиков «Грани русского раскола»

ряд правительственных чиновников. Поэтому справедливости ради нужно сказать: данный курс вызревал в недрах высшей бюрократии, а не в голове одного из лучших ее представителей, как сегодня пытаются изобразить некоторые страстные почитатели П.А. Столыпина.

Стержнем новой преобразовательной практики явилось разрушение общинных, т.е. коллективистских, форм собственности и изменение всего крестьянского уклада. Это должно было максимально оживить психологию личного предпринимательства в трудовом народе, увлечь его в реальное рыночное хозяйство, а не в передел помещичьих земель. Столыпинская политика пыталась устранить то нелепое положение, когда у крупной и средней собственности были владельцы, а у мелкой – нет. Намеченная замена общины массовым частным собственником означала коренной переворот ситуации в деревне, а значит, и во всей стране. Ведь для определения судеб России аграрные преобразования имели гораздо большее значение, чем конфликты в партийных элитах. Однако оказалось, что правительственные усилия, всколыхнув все русское крестьянство, ведут к прямо противоположным результатам. Успешно апробированные европейские технологии слабо приживались на русской почве. Ни в экономическом, ни в социальном смыслах взаимодействие правящих верхов и народных низов не налаживалось. И это не удивительно: западные модернизационные рецепты, позаимствованные правительственной бюрократией в начале XX века, были пригодны лишь для однородной общественной среды, прежде всего в конфессиональном плане. Именно такое ее устройство позволяло выстраивать невраждебное сотрудничество между различными экономическими классами. Однако в России со времен раскола (т.е. двести с лишним лет) единой религиозной среды не существовало, потому как в отличие от западных соседей конфессиональная рассортировка здесь не приняла конкретно-географических очертаний. Российское правительство вместе со всем образованным обществом пребывало в полной уверенности, что русские люди точно такие же правоверные никониане, как они сами. На самом же деле русский мужик всегда находился в пестрой среде староверчества, с недоверием (и даже враждебностью) относившейся к инициативам правящих никониан.

Прояснение данного обстоятельства имеет ключевое значение для понимания российского исторического пути с его специфичностью. Старообрядческие согласия и толки освящали общинные принципы