Сергей Граховский «Рудобельская республика»

добра дочке желает, только сказать боится… Брат вернулся, тут бы радоваться, а ей горько: чужой он какой-то, колючий и злой.

Гэля с матерью ставила на стол миски с квашеной капустой, с горячей рассыпчатой картошкой, нарезала розовое сало и ломти хлеба от большого каравая, посыпанного тмином.

Отец принес из сеней початую бутылку николаевской водки, поставил на стол, мать вытерла фартуком две толстые граненые чарки.

— Поставьте себе и Гэле,— казалось, оттаял Казик,— за сколько лет собрались вместе, не грех и выпить.

Гэля только пригубила рюмку, скривилась, зажала рот рукой и поставила па стол.

— Выпей с братом, сохрани вас бог, — льстиво выдохнул отец.

Казик снова налил себе и отцу, поднял чарку, уставился на сестру.

— Очень уж горькая, — скривилась Гэля, но все-та-ки выпила.

Долго и шумно закусывали… Каждый думал о своем и молчал.

— Как там старый Перегуд мается? — ни с того ни с сего спросил Казик.

— А, черт его не берет. Вот и сегодня два воза пшеницы напеклевал, трех работников держит, коров штук восемь, а сам по кирмашам на рысаках гарцует, — не скрывая зависти, ответил батька. — Хлопца, сказывают, за золото из окопов вытащил, дочку в гимназию в Бобруйск отправил. Живе-ет и в ус не дует!

— И нам бы свою хоть немного подучить, — несмело отозвалась старая, — только три зимы и походила. Может, тогда и доброго человека повстречала бы.

— Не суй свой пос, — огрызнулся Андрей. — А достойный человек и так не минет. Статью бог не обидел, и приданое дадим, и забудь про этого голодранца. Завтра же турну, чтобы и духу не было.

Гэля опустила голову и выскочила в сени.

— Правду батька говорит — волк козе не товарищ. Ишь ты, умник какой, на хутор зарится, на готовенькое. Вахлак вахлаком, — взорвался Казик.

— Вот и я то же говорю. Истинная, сынок, правда, — бормотал осоловевший Андрей.