«Рудобельская республика»

— Мои еще месячишко продержатся. А эти лучше отдай вон тому парню, что ходит в опорках. Ему и пофорсить можно — молодой.

Приобутые, выбритые солдаты нового батальона расселись в чистой, хотя и холодной казарме. В дальнем углу поставил свою койку и Соловей.

— Мы для вас, товарищ командир, эту боковушку побелим и столик раздобудем.

— А зачем это мне одному жить? С народом и теплей и веселей. Вместе жить и вместе воевать.

Соловей не расставался со своими солдатами, хлебал с ними из одного котла, писал письма за тех, кто еще сам не мог, рассказывал об Октябре в Петрограде, о Ленине, о большевиках. А то, бывало, подсядет вечером в кружок бойцов и затянет:

Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобно гнетут.

И тянутся к песне, как к огоньку, бойцы со всей казармы. И подхватывают звонкими и простуженными голосами:

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас еще судьбы безвестные ждут.

И кажется ребятам, что это про них песня, про батальон, про отшумевшие и будущие бои.

Когда смолкнет песня, притихшие красноармейцы глядят на своего командира. А он сидит призадумавшись, до родного свой. Потом приподымет бровь, вздохнет:

— Эх, хлопцы, как хотелось бы мне встретиться с вами годков этак через пять пли десять. Взглянуть, какими вы станете.

— А почему бы и нет? И встретимся. Я здесь рядышком живу. Сколько пас здесь? Человек двадцать из Подречья. Вот и приезжайте, со всеми и повстречаетесь, — начал приглашать Соловья доброволец из Подречья Степан Герасимович. Хотя и молодой, а империалистическую уже оттрубил, грамоте выучился, честный и добрый хлопец. Не ошибся командир, назначая его казначеем батальона. Он еще и припевки складывать горазд. Как придумает, за животы все хватаются.

— Отвоюемся, к нам на Волгу припожалуйте. Сядем па зорьке в камышах, а там уток — туча темная. Приволье,

170