И Виктор был глубоко убежден, что они не были жертвами режима, нет, они были борцами против режима! Многим из них, писателям и поэтам, режиссерам и драматургам, художникам и композиторам, в самых разных кабинетах ЦК партии, КГБ и других не раз настоятельно «по-отечески» предлагали - ну напиши что-нибудь к съезду партии… к юбилею этой сраной революции - получишь квартиру, и машину, хорошие бабки, и дачку построишь… ну заяви ты хоть раз, что ты не против власти, что ты «одобрямс» политику партии и правительства, и тебя сразу же обласкают, и посыплются на тебя всякие совковые блага: и паечки, какие получают разные члены разных президиумов, и льготы, и квартиры с машинами вне очереди, и загранпоездочки в разных делегациях… Много таких обласканных жило припеваючи, получив доступ в комнатный коммунизм, который устроила себе номенклатура власть предержащих…
В последние годы Виктор часто слышал, как молодые ребята - режиссеры, писатели и критики поругивали и смеялись над шестидесятниками, которые теперь постарели и казались никому не нужными, даже раздражающими всех… они тогда не умели приспосабливаться и не умеют теперь. И когда Виктор слышал или читал в журнальчиках или газетках эту снисходительную ругань, сердце обжигали обида и злость, хотя сам-то он и не был шестидесятником - годами не вышел, но если бы не было их, не было бы и его и ему подобных… А если бы не было его и ему подобных, то не было бы и нынешних молодых и рассерженных, которым теперь все позволено - цензура тихо и зловонно издыхала - Бог мой, все позволено, снимай, что хочешь, сочиняй, что хочешь… И снимают, и сочиняют - только вот одна беда: хорошо что-то очень мало у кого получается, король на поверку получался пока голеньким…
Виктор заворочался в постели, дотянулся до пепельницы и погасил окурок. Ладно, перемелется - мука будет… А что касается этих самых шестидесятников, подумал он, то они как раз и были тем навозом под пашню, на котором произрастали обильные ростки честного и праведного, не принимающего режим и партийное засилье, стремящегося к правде… М-да-а, вздохнул Виктор, но памятника им за это никто не поставит, забудут, как забывают все и вся… лишь останутся обломки скал среди мертвой пустыни - наиболее могучие и славные имена. Спасибо и на этом, господа…
Виктор поднялся с постели и потащился в ванную. День предстоял муторный.