Людмила Георгиевна ничего не ответила, а только повернулась ко мне спиной. Она лежала на боку, подтянув ноги к животу, и тихо всхлипывала. Молчал и я, громко, как Фаддей Авдеич, сопя в обе ноздри и тупо глядя на эту лежащую скульптуру, символизирующую боль и сугубо женские страдания.

- Мой сын от меня очень далек, - она первой нарушила гнетущее молчание. -- Как в прямом, так и в переносном смысле. У него давно уже своя жизнь. Да я ему и раньше не особо-то была нужна. Он всегда больше любил отца, а я у них была так… как придаток. Даже тогда, когда мы еще жили в крохотной квартирке, еле-еле сводя концы с концами, и даже не думали о том, что может все резко поменяться… А ты мне, правда, дорог. Впрочем, можешь не верить… «Ваше полное право».

- Конечно, - я не скрывал перед выразительной спиной вдовы саркастической улыбки, правда успев уже порядком успокоиться и некоторым образом сменив свой гнев на милость, немного подобреть. Ну что поделаешь? Такой вот я отходчивый товарищ. - Настолько дорог, что являюсь лишь прокладкой между рулем и сиденьем. А может, и правильно. Значит, более достойных эпитетов, наверное, не заслуживаю.

Сказав это, сразу понял, что и с сегодняшнего утра во мне ровным счетом ничего не изменилось и я, как выясняется, не поумнел ни на йоту. Боже, так бездарно проколоться! О, моя драгоценная любовь к себе самому, обожаемому, ты, видно, неистребима.

- А, да ты подслушивал, - не оборачиваясь, с печальными нотками в голосе, по-прежнему тихо произнесли в ответ. - Ну надо же. Как глупо. Ну неужели ты не понял, что я просто опасалась за тебя. Откуда мне было знать, что это за люди и что у них там на уме?

- Подожди, Люда, о чем ты говоришь? - Я подошел к Людмиле Георгиевне и присел рядом с ней на край широченной кровати. - Какие люди? Пойми, я уже думал об этом. Они же бестелесны. Разве кто-нибудь из них тебя касался? Ты думаешь, я тогда обнимал Харона? Я просто, вероятно, очень хотел это сделать, и у меня было четкое ощущение, что я его обнял. И никакой блаженный меня не дергал за рукав. Это был импульс. Понимаешь, импульс. Какой-то очень сильный энергетический поток, который мы и ощущали как контакт, как прикосновение. И когда вы с этим кучерявым после ваших дебильных танцулек пошли к столу, он, я уверен на сто процентов, тебя не трогал. Ну ты понимаешь, что он тебя не касался? Что тебе это только казалось? Всего лишь ощущения.

- Да какая, в сущности, разница, трогал он меня или нет? - после некоторого молчания отозвалась вдова. - Только, мой дорогой, если это и импульс, то настолько сильный, что смог сегодня поутру испечь тебе блины.

- Стой! - Я снова подскочил как ошпаренный, но, правда, теперь уже с кровати. - Люда, умоляю, будь здесь и никуда не уходи. Только оставайся на месте. Очень тебя прошу.

- О, Боже мой, куда ты?

- Не волнуйся, я сейчас вернусь, - сказав это, я прикрыл Людмилу Георгиевну одеялом и прямо в рубахе рванул к массивной двери, врезанной ровно посередине самой дальней от нас стены.