День тянулся томительно долго, но Бокарев не уходил со своего поста, высматривал улицу зорким глазом. Офицер ушел в штаб. Шофер, пожилой, сухопарый немец с мрачным лицом, то выходил во двор, то возвращался в дом; вынес матрац, перину, повесил их на веревки - приводил в порядок жилье. Аккуратно устраиваются..

Наконец денщик вышел из дома с судками, отправился в кухню за обедом.

Бокарев спустился с сеновала, заглянул в машину - в щитке торчал ключ зажигания.

Потом он подошел к забору, нашел щель между досками, но через нее ничего не было видно; он пошевелил доску - она не тронулась с места.

Он подошел к калитке, постоял, прислушался, тихонько открыл ее, стал сбоку, посмотрел на улицу. В конце ее уже был шлагбаум, возле него стоял часовой.

Он зашел с другой стороны калитки - на другом конце улицы тоже шлагбаум. У школы и у домов стояли легковые машины.

Бокарев прикрыл калитку, вернулся на сеновал.

- Не получится с машиной: шлагбаумы по обе стороны. - Он кивнул на ногу Краюшкина. - Дойдешь? Нам только до леса добраться.

- Не знаю, однако, - неуверенно ответил Краюшкин. - Может, тебе лучше одному уйти?

- В плен захотелось?!

- Зря говоришь, - возразил Краюшкин. - С этой ногой я буду тебе в тягость. Пережду. Долго ли они здесь будут?

- Не могу я тебя оставить, отвечаю за тебя! И так всех людей растерял.

- Ты молодой, здоровый, - сказал Краюшкин, - тебе есть надо, а у нас полбуханки, надолго ли хватит?

Бокарев швырнул ему хлеб:

- На, жри!

- Непонятливый ты, я не о себе, я о тебе.

- За меня не думай, - оборвал его Бокарев. - Я за тебя обязан думать. Вместе уйдем.

- Вместе так вместе, - согласился Краюшкин, но, как понял Бокарев, для формы согласился.

Краюшкин кивнул на улицу.