- Не знаю, не могу пока сформулировать. Но знаю одно: Игорь и Рахиль здесь как беззвучные статисты. Это про тех детей, которых разрубали в виде потехи во дворе комендатуры, мы ничего не знаем, и нас берет оторопь от того, что такое вообще могло происходить. Но Игорь же свой, почти родной уже ребенок, мы привыкли к нему, мы все знаем про него. Знаем, что Люба хотела забрать его домой, в Ленинград, но Рахиль не дала: «У вас там каждое яблоко на счету, и воздух, наверное, у нас получше, чем у вас в Ленинграде…»
Воздух, наверное, получше, но жить этому восьмилетнему ребенку остается уже считанные минуты. Это понимаем мы, читатели, и понимает сам Игорь. И сердце у мальчишки колотится от страха уже у самого горла.
Так пусть он закричит: «Бабушка, я боюсь!»
И от этого детского крика читатель замрет от ужаса.
И Рахиль ответит ему:
«Не бойся, Игорек, они тебе ничего не сделают, опусти голову и закрой глаза».
Он привык верить бабушке, она его никогда не обманывала, и, возможно, на какую-то минуту его отпустил страх. Это мы обсуждаем потом с Толей.
Та фраза пришла ко мне во сне. Я проснулась среди ночи, встала, зажгла свет, наклонилась над столиком, где всегда лежали бумага и ручка, и записала эти слова, которые днем ускользали. И, успокоившись, снова легла спать.
Утром выхожу из дома пораньше, звоню из автомата. Холодно, ухо примерзает к трубке.
Толя уже за письменным столом.
- Запиши, пожалуйста, фразу, а созвонимся, когда у меня кончится летучка. Возможно, это выправит страницу.
Толя кое-что добавил, и в результате сцена зазвучала
так:
«Штальбе сказал моей матери:
- Твой внук ходил к партизанам. Если он покажет дорогу, то будет жить, если не покажет - умрет.
- Он не знает дороги к партизанам, - ответила мать. И тогда Игорь закричал:
- Бабушка, я боюсь!
И мама ответила:
- Не бойся, Игорек, они тебе ничего не сделают, опусти голову и закрой глаза.
Игорь наклонил голову и зажмурился, палач поднял секиру и разрубил Игоря точно пополам, мастер был. Ударила кровь, но на палаче был кожаный фартук, и он не запачкался…»