«Счастлива ты, Таня!»

- Ну что, Коля, что, не тяни, говори!

- Василий Михайлович, то есть Сухаревич, в больнице. У него инсульт.

Обычно, когда мы куда-то уезжали, Сухаревич жил у нас в Переделкино. Перед нашим отъездом рассказал нам новости: «Очень славно посидели у Сахнина, выпивали, расписали пульку». - « Много пьешь, - предупредил его Толя. - Смотри!» - «Все будет хорошо», - говорит Сухаревич.

Но тут ему понадобилось на несколько дней уехать в Москву. Ночью ему стало плохо, однако утром он встал, схватил такси, поехал в поликлинику. Скромный человек был, не хотел лишний раз вызывать врача на дом.

Мы приехали с аэродрома. Толя туг же звонит Наташе, дочке Сухаревича, узнает адрес больницы и мчится туда. Вася посмотрел на него, сделал движение пальцами, как будто сдает карты.

Поднять его не смогли. Умер. Для нас это был большой удар.

Через несколько дней похороны в крематории Донского монастыря. Много народу. Толя стоит у гроба. Молчит. Спазм сжимает горло, никак не может начать говорить. «Дать нитроглицерин?» - спрашиваю его. Отмахивается.

«Я знал Сухаревича и дружил с ним почти пятьдесят лет, - говорит он. - Василий Сухаревич всегда оставался человеком высокой порядочности, кристальной честности, бескорыстия, был верен своим друзьям и близким. На него можно было положиться, ему можно было доверять…

Он был личностью: добрый, милосердный, может, даже чуть сентиментальный, но очень благожелательный к людям, снисходительный к их слабостям и всегда восхищавшийся и гордый их достижениями. Он был поразительно артистичен. Не только в смысле заложенных в нем актерских способностей, он был артистичен в своих поступках, в своем блестящем остроумии. Его шутки, его острые словечки и меткие характеристики расходились по всей Москве, хотя и не все знали их автора. А как он читал стихи! Он был артистичен во всем, даже когда готовил свои знаменитые борщи.

Он никому не завидовал, никого не старался опередить, был незлобив, незлопамятен, терпим, довольствовался тем малым, что имел, и потому был мудрее многих из нас».

Замолкает… Не может говорить, дает знак рукой выступать следующему… Панихида заканчивается. Толя наклоняется над гробом.

«Прощай, Вася! Прощай, мой старый, верный и неповторимый друг! Никогда я не думал, что переживу тебя!»

 

Горе, горе… Хорошо, что в Переделкино Липкин и Лиснянская - это как-то успокаивает Толю. Гуляем вечерами. Липкин подарил нам свою книжку «Воля», изданную «Ардисом» и составленную Бродским из его стихов и поэм. Наконец мы прочитали его знаменитые поэмы «Нестор и Сария» и «Техник-интендант», о которых нам взахлеб рассказывал наш общий друг критик Станислав Рассадин. Но и мы запомнили маленькое четверостишие. Подходим к своей калитке и повторяем: «Какая жизнь была, какая жизнь была, когда Володя Бланк пошел ва-банк».

149

Система Orphus

«Счастлива ты, Таня!»