Анатолий Рыбаков «Роман-воспоминание»
Но не всех «серапионов» удалось купить. Судьба Зощенко известна. Не удалось «купить» и Каверина. Он ушел из жизни (последним из «серапионов»), ничем не запятнав своего имени, отказался клеймить «убийц в белых халатах», наоборот, защищал гонимых, помогал им, как мог, по Москве ходили его письма Федину, где осуждал того за отношение к альманаху «Литературная Москва», Пастернаку, Солженицыну. На всех изломах нашей трагической истории Каверин оставался настоящим писателем и порядочным человеком. Я прожил рядом с Кавериным 35 лет. Мы были людьми разных поколений, разных судеб. Он - петербуржский интеллигент, я, в представлении некоторых писателей, шофер, вошедший в литературу модной производственной темой - своими «Водителями». Интерес ко мне возник у Каверина случайно.
Гуляли мы с Казакевичем, Каверин к нам присоединился, шли, разговаривали, вернее, Каверин разговаривал с Казакевичем, не обращая на меня внимания. Зашла речь о раскопках Генриха Шлимана в Микенах, я назвал какую-то дату. Каверин снисходительно, не без некой барской пренебрежительности, усмехнулся: «Вы ошибаетесь» - и назвал другую дату.
Я не стал спорить. Вечером он позвонил:
- Я должен перед вами извиниться, вы оказались правы.
- Бывает… Кто не ошибается?
Извинился он, конечно, не из-за того, что перепутал годы, а за пренебрежительность своего возражения.
После этого начал ко мне приглядываться, обнаружил, что я вовсе не таков, каким ему меня представляли, стали мы встречаться, гулять вместе, оба жили в Переделкине постоянно, ходили друг к другу, подружились.
Каверин был избирателен в своих знакомствах. Повстречался нам однажды Катаев. Я с ним поздоровался, Каверин неопределенно качнул головой, тоже вроде бы поприветствовал, и ускорил шаг. Потом сказал:
- Боюсь этого человека.
- Почему?
- Не знаю, но боюсь.
- У вас есть к тому основания?
- Никаких. Но боюсь, ничего не могу с собой поделать. Возможно, его отпугивали едкий одесский юмор, насмешливость, шумливость Катаева. И довольно четко обозначился уже водораздел между конформистами и людьми независимыми.