Сережа закурил. Ему хотелось подсесть к матери, обнять ее и заплакать, как в детстве. Но слез не было. Он уже давно разучился плакать и никогда не жалел об этом, но сейчас, в эту минуту, Сережа как никогда ощущал потребность проявления слабости. Но глаза оставались сухими; они сурово следили за колечками выдыхаемого дыма, и первоначально возникшие в них скорбь и растерянность сменились ожесточенностью.

- Она же собиралась уезжать навсегда, к Вике… Они ее просто не выпустили…

Полина Васильевна вздрогнула.

- Молчи, сынок, молчи, Сереженька. Это все домыслы. Ты, главное, молчи.

Полина Васильевна поднялась с кресла, в глазах ее читалась мольба; она поспешно обняла Сережку:

- Сереженька, хороший мой мальчик. Мы все равно не сможем с ними бороться, - она опустила голову ему на плечо и тихо заплакала, - Я так боюсь за тебя, тебя жизнь ничему не научила. Ты никого и ничего не боишься. А так жить нельзя, так и до беды недалеко. Вон, даже Зоя, насколько была осторожная, и все равно…

Полина Васильевна внезапно осеклась.

- А ведь Зоя никогда посторонних к себе не впускала. Значит, это был кто-то…- мать в страхе посмотрела на сына, - Сереженька, они сейчас всех затаскают. И Юрку, и…Ты же сидел.

Сережа с благодарностью взглянул на мать. Как он мог сомневаться в ее любви? Даже в минуту скорби она не забывала думать о нем.

*****

Следователь МУРа Максим Леонидович Трофимов закурил сигарету, тупо уставившись в кипу разложенных на столе папок.

Ему поручили вести следствие по убийству Зои Алексеевны Федоровой. Это дело изначально расценивалось всеми как "глухарь", но невозможно было отказаться, и страшно было копать, и вероятность найти ниточку, грозящую распустить слишком заумно запутанный клубок, могла обернуться для него проблемами, но и полное бездействие тоже подорвало бы его профессионализм.

Фёдорова когда-то сотрудничала с КГБ…Но когда это было? Не одно поколение чекистов сменилось с того времени на Лубянке, и, в конце концов, он не самоубийца, чтобы всерьез рассматривать эту версию.

С другой стороны, Фёдорова часто летала в Америку к дочери, что само по себе без попустительства властей недопустимо. Кроме того, говорили, что она питала слабость к драгоценностям. Вывоз заграницу бриллиантов?

62