— А в ее деле стрелочками не указано в сторону этого князя?
— Нет, но гипотетически возлюбленных разлучили. Капнист отправили на медные рудники. В надежде, что преждевременные роды скроют неприятности, о которых надзиратели должны уведомлять начальство письменно. Рада родилась за четыре месяца до освобождения, на рудниках Джезказгана.
— За что второй раз графиню с младенцем приговорили к десяти годам заключения?
— Ссылка на поселение не облегчила судьбу графини. Из письма Капнист, адресованного в управление МГБУ Красноярского края, вырисовывается картина ее мытарств. С маленьким ребенком никто не хочет предоставить даже угол. Да и с жильем в тех краях туго. На работу в клуб ее не берут по идеологическим соображениям. А к физическому труду после восьми лет лагерей Капнист не способна.
— Это она так пишет?
— Она называет другую причину: «вследствие увечья правой руки, полученного на производстве». Письмо исполнено отчаянья. В нем есть размышления о самоубийстве, но чувствуется, что ее держит ребенок. При этом у нее хватает еще иронии на такие строки: «Ведь если я была виновата, то честно отбыла срок наказания в лагерях, о которых вспоминаю с большой теплотой. Там я ударно трудилась и была обеспечена всем». Все перечисленные подробности подшиты к делу. На нем стоит резолюция: «Содействовать!». Эта милость на два года облегчила ее участь. Ей разрешили переехать в село Казачинское Красноярского края, где она начала проводить антисоветскую агитацию. В новом приговоре указано несколько пунктов ее личного недовольства властью. Например: «В апреле 1950 года Капнист в присутствии Сальковой возводила клевету на советскую власть, материальные условия жизни колхозников, при этом восхваляла жизнь народов в одной из капиталистических стран». Три свидетеля дают несколько показаний, и вина подсудимой доказана, тем более что Капнист не отрицала, что отношения у нее со свидетелями нормальные.
— Получается, ее спасла смерть Сталина?
— Да. Как известно, в первую очередь реабилитировали тех, кого судила «тройка». Неизвестно, выдержала ли бы эта истощенная женщина новый срок. Однажды я показал специалисту ее почерк и подпись до арестов. Рядом положил открытки и письма, адресованные мне в последние годы ее жизни. «Лагеря ее не сломили. Рука осталась твердой», — услышал подтверждение своих собственных мыслей.