Василь Быков «Третья ракета»

- Собака! - неизвестно к кому обращаясь, говорит Лешка. - Я ж тебя подразню!

Он кладет на ступеньки гимнастерку с надраенным до блеска гвардейским значком и хватает стоящую рядом лопату. Я не успеваю еще сообразить, что к чему, как Лешка тихонько высовывает из-за бруствера точечный ее черенок.

"Чвик!" - и на бруствере вдребезги разлетается сухой ком земли.

Лешка вздрагивает, но, заметив, что я увидел его проделку, озорно улыбается и уже смелее высовывает из окопа лопату. Где-то в неприятельской стороне слышится выстрел, и одновременно новая пуля откалывает толстую щепку от лопаты.

- Не порть инструмент, - говорю я Лешке. - Нашел занятие!

- Не-ет! Уж я его подразню, собаку!

Он снова выставляет лопату. В то же мгновение четко слышится: "чвик", "чвик", - и с бруствера брызжет земля.

- О, законно! Позлись, позлись! - довольно говорит Лешка.

Он хочет сказать и еще что-то, но не успевает раскрыть рта, как устоявшаяся вокруг тишина нарушается грохотом крупнокалиберного пулемета. Песок, комья земли и клочья кукурузы разлетаются с бруствера, сыплются на лица, головы, спины, спящих в окопе людей. Но очередь короткая, она вдруг утихает, и ветер медленно сдувает с бруствера пыль.

- Что это? Что за безобразие? - кричит из дальнего конца окопа наш командир, старший сержант Желтых.

Как и все, он спал, но, очевидно, командирское чутье подсказало ему, что кто-то провинился. Пригнувшись, без ремня, в расстегнутой гимнастерке, на которой позвякивает полдюжины медалей, он перелезает через спящие тела к Лешке.

- Тебе что, тесно в окопе? - со сдержанной злостью спрашивает он заряжающего.

Тот сидит внизу, присыпанный землей, и, обнажая свои красивые широкие зубы, нагловато ухмыляется:

- Да вон Ганс! Чуть иголку из пальцев не вышиб, зараза!

- Иголку у него вышиб! Все баловство! Ты что, сосунок? Объяснить тебе, что к чему?