- Мне тепло. По-моему, у меня жар.

- Позови надзирательниц, скажи им.

- Только когда буду знать наверняка. Если мне это только показалось, они продержат меня в этой дыре еще дольше.

Зоя легла на доски. Обхватив себя руками, она поджала ноги к животу. На несколько минут стало теплее, но потом тепло ушло. Всю ночь она пролежала, дрожа от холода. Утром пришли надзирательницы и унесли помост.

На завтрак ей снова дали кружку тепловатой воды, правда, на этот раз прибавив маленький кусочек хлеба. Обеда не было. На ужин - кружка горячей воды и полкусочка хлеба.

Русланова к этому времени убедилась окончательно, что заболела. Она сказала об этом надзирательнице, но та и ухом не повела.

На третий день вместе с теплой водой и хлебом Зое дали несколько таблеток, должно быть, решила она, какие-то витамины. Она постучала в стенку Руслановой. Не получив ответа, постучала снова, приложив ухо к стене. До нее донесся едва слышный голос Руслановой, но слов она не разобрала. Зоя подошла к двери и стучала до тех пор, пока не пришла надзирательница.

- Женщина в соседнем карцере. По-моему, она очень больна.

- Тебя это не касается, - ответила надзирательница.

Зое стало казаться, что от голода и холода у нее мутится разум. В какой-то момент ей привиделось, что в камеру вошел отец и протянул к ней свои беспалые руки. Зоя сидела на полу в углу камеры. «Папа? Что такое?» - спросила она вслух, поднимаясь с пола. И тут он исчез, а она снова опустилась на пол. Она тряхнула головой, прогоняя наваждение. Нет, нет, это не отец. Он же умер.

Она снова принялась хлопать себя по бокам, по плечам, по всему телу, чтобы хоть немного разогнать кровь, но ей очень скоро пришлось от этого отказаться - от сырости каждое движение отдавало в плечевых суставах страшной болью.