Ровно через два дня на свет появляется еще одно дело – против подконтрольного Березовского ЧОПа «Атолл», который занимался слежкой за политбомондом. (Не без гордости замечу, что основанием к его возбуждению послужили мои газетные выступления.)

А еще неделю спустя, прямо на заседании правительства, обсуждая предстоящую амнистию, Примаков во всеуслышанье объявляет, что надо «освободить места для тех, кого сажать будем за экономические преступления».

Березовский был вне себя от ярости. Его империя терпела удар за ударом. В офисах «Сибнефти», «ФОКа», «Атолла» полным ходом шли массовые обыски; люди в форме нагрянули даже в автосалон «ЛогоВАЗа», арестовав четыре десятка растаможенных «в серую» иномарок.

По настоянию Примакова от эфира был отстранен журналист Доренко – главное таранное оружие олигарха. Параллельно под шумок из правления «Аэрофлота» вывели всех оставшихся там ставленников олигарха – Глушкова, Красненкера, Ицкова. Это уже подсуетился старший президентский зять Валерий Окулов.

Само собой, Борис Абрамович пытался огрызаться, силясь выказать невозмутимость и стоицизм, но со стороны выглядело это довольно жалко. Вся его риторика сводилась лишь к одному – в Россию возвращается эпоха репрессий. С Новым всех, 1937 годом! Свои невзгоды и злоключения он открыто связывал теперь с именем Примакова, поливая премьера на всех углах.

«Примаков сегодня встал на самый порочный, самый трагический для России путь, – восклицал Березовский, трагично вздымая кверху руки. – Даже коммунисты сегодня менее опасны, чем Примаков».

Как это бывало уже не раз, Березовский по-прежнему считал, что Россия – это он сам и есть; все, что плохо для него – плохо и для державы (кажется, по науке это именуется мудреным термином «аберрация»)…

438