Как он делал свой первый выход в «Деле»! С ошеломляющей точностью и ясностью он приносил с собой на сцену образ добродушного старика-помещика, провинциала, дворянина, в безоблачное утро (которому так радовался этот человек!) стукающегося на ходу головой о притолоку; однако он этим не отвлекал внимания от тут же выраженной им доброй и нежной любви к дочери, любви такой нежной, по-детски трогательной. От одной этой сцены навертывались слезы на глаза зрителей, восхищенных высокой степенью искусства, атмосферой жизни, которые актер приносил на сцену, и зритель сразу начинал любить этого трогательного, беспомощно-доброго старика…

А дальше! Сколько великолепного и тонкого юмора, сколько душевной наблюдательности художника там, где Чехов – Муромский с важностью надевает все регалии, наивно и благородно верит, что он найдет правду у «сиятельного лица»…

Я могу спросить у читателя, помнящего пьесу: может ли он представить, как зритель будет реагировать и воспринимать последующие события драмы, когда чиновники-взяточники станут мучить, обирать и доведут до смерти этого дряхлого старика, с душой открытой и доброй, как у ребенка?..

Нельзя описать степень гениальности проводимой Чеховым сцены Хлестакова, когда он, голодный, ходит в гостинице, глотая слюну.