Но у Самушкина убеждения сводились к тому, что жизнь состоит из гулянки, пьянства, побед над девочками, удовольствий, при этом сохранялся храбрый, мужественный характер. Образ Шибаева облагорожен любовью к идеям революции, беззаветностью служения этим идеям, безоговорочной верой в справедливость своего дела. И та же храбрость, решительность, мужественность служат добрым и высоким целям. Самушкин получился, насколько я могу судить, живым человеком, который, так же как и Присыпкин, был остр и типичен. Как и в работе над «Клопом», я в этом случае также выходил за рамки только бытового разрешения роли. Но все же по своему масштабу, по своей сатирической силе Самушкин, конечно, уступал Присыпкину, написанному разящим пером Маяковского. С первого выхода одесский «морячок», который сам про себя говорил, что он «гроза города Одессы», «шибко премированный ударник по любви», «Алешечка симпомпончик», Самушкин вызывал поначалу даже симпатии, но в дальнейшем своими поступками отвращал от себя зрителей, и получался, как у Вишневского, так и в спектакле, отщепенцем не социального, а лишь уголовного порядка, типичным хулиганом, порожденным портовым городом.

Присутствие такого типа в Военно-Морском Флоте не могло не вызвать недоумения или даже возмущения. Этот «перегиб», который есть в образе, привел к инциденту на премьере спектакля. Во время сцены разгула пьяного матроса, когда он бьет по лицу иностранца, дебоширит и начинает расправляться с девицами, в зрительном зале послышался шум. Так как вся сцена шла под музыку и на большом темпераменте, то я не мог проанализировать, что происходит в зрительном зале. Мне показалось, что аккомпанемент музыки дополнился шумовым аккомпанементом, включавшим в себя свистки и возгласы, боровшиеся с аплодисментами. Но, как потом мне рассказали, весь этот «аккомпанемент» шел из зрительного зала. Ряд присутствовавших на спектакле композиторов-рапмовцев устроил обструкцию. Такая обостренная реакция была только на первом спектакле, но самый факт возможности подобного отношения зрителей сыграл свою роль и наложил на эту сцену у актеров печать некоторой настороженности. Трудно сказать, пошло ли это на пользу спектаклю.