– Ах, мерзавец, – говорит он мне. – Ну, и разыграл ты меня вчера. Ведь я хотел сегодня идти разговаривать со старыми нашими друзьями – Зайчиковым, Гариным. Хорошо, что я вчера попал на спектакль и увидел, что ты жарил мне монологи из роли. Я ведь хотел пойти к ним и сказать: «Что с Игорем? Не поговорить ли в парторганизации? Напичкался какой-то ересью. Поносит политическую учебу. Надо вразумить его». Ну и ну! Ах, черт тебя драл!

Поверил. Не понял, что это из роли. Я обрадовался, что прибегнул к неплохому способу проверки правдивости, искренности и естественности исполнения. Случалось мне и позже иной раз вкрапливать в жизненные события куски из новой роли, проверяя, как они слушаются и воспринимаются. Конечно, такая проверка уводила от театральной фальши, мобилизовывала и подталкивала на путь жизненной правды и убедительности. Иногда эта убедительность приводила и к анекдотам.

Я с увлечением репетировал роль Расплюева и, по обыкновению утром перед очередной репетицией занимался новой ролью вслух. Я работал над сценой, когда Кречинский оставляет Расплюева под присмотром слуги Федора в запертой комнате.

«Как?! – кричит Расплюев, «потерявшись», как сказано в ремарке автора. – Да это стало разбой! Измена! Ай, измена!.. Ах, батюшки-светы. Режут, ох, режут! Караул! Караул… (притихает). Шш, что я? На себя-то? Сейчас налетят орлы (стихает)».

Затем следует:

«А-а-а! чертова шайка!.. Так вы меня под обух Пусти, пусти, говорю, слышишь, говорю, пусти! (Борются молча и пыхтят.)