Но опять-таки надо повторить, что анализировать свою деятельность легко теперь, оглядываясь назад. Тогда же совершенно определенно больше работали чувства и эмоции, нежели разум. Все хорошее рождалось и постигалось эмоционально и органически. Я, как художник, перестал любить в своем актерском искусстве плохие, преходящие, наносные качества, так как передо мной вырастали новые, более глубокие неизведанные задачи и цели моего искусства, которыми я начинал восхищаться и которыми затем мне предстояло овладеть, а затем и полюбить всей душой. Полюбив это новое, более совершенное, я еще больше осознавал никчемность или слабость старых приемов, старых навыков игры, которые, таким образом, выявлялись мною как штампы, тормозящие дальнейшее совершенствование. Если я искал хороших садовников в Комитете по делам кинематографии и не находил их, то мне больше повезло в Комитете по делам искусств, куда я в конце концов обратился после трехлетней вынужденной бездеятельности.

– Я обращаюсь к вам, – сказал я одному из руководителей Комитета, – для того, чтобы вы знали, что положение, в котором я оказался, меня никак не устраивает. Наверное, вы думаете, что я сознательно ушел из театра и кино, занимаюсь концертной деятельностью и что меня это положение вполне устраивает. Если это так, то это неверно! Я оказался в таком положении только потому, что в кино мне не дают работы, а с тех пор как я ушел из Театра Мейерхольда, меня ни в один из театров Москвы, Ленинграда или периферии не приглашают.

Через некоторое время мне сообщили, что есть два театра, куда, по мнению руководителей Комитета, я бы мог поступить. Это Театр имени Евг. Вахтангова и Малый театр.