Михаил Козаков «Крушение империи»
- Если? - подхватил кто-то, и Федя узнал по голосу круглоголового, в черной косоворотке «политического», сидевшего в тени комнаты, на широком кожаном диване.
- …если только наша общественность, Иван Митрофанович, не сумеет выступить энергично, объединенной против произвола.
- Как это «выступить»? Выступит - посадят.
- Протестовать во весь голос… мобилизовать общественное мнение, все демократические элементы страны - все, что есть прогрессивного в населении. Меня удивляет, что вы задаете эти вопросы!..
- Ладно, не торопитесь удивляться, Лев Павлович… Я вот и спрашиваю: а если мобилизация прогрессивного да просвещенного не поможет, не подействует, бессильной окажется, - что тогда?
- Ну, тогда… Тогда двор и правительство могут дождаться такого, ого-го!
- А именно? - словно поддразнивал голос круглоголового, и Федя видел, как все сидевшие в кабинете привстали вслед за Теплухиным и, насторожившись, переводили взгляд то на него, то на сидевшего у стола Льва Павловича, словно вот-вот произойдет что-то такое неожиданное между ними обоими, что потребует вмешательства и всех остальных.
Это же состояние настороженности невольно передалось и Феде: он подался вперед, а рука, поглаживавшая дога, ухватилась за портьеру, раздвигая ее, чтоб лучше видно было все, что происходило в карабаевском кабинете.
Тогда… тогда…
«Революция!» - захотелось крикнуть Феде, но услышал тихий, размеренный, хотя и взволнованный голос Льва Павловича: