Михаил Козаков «Крушение империи»

Опять шли молча, не обращаясь друг к другу. Шли в ногу, мерным, одинаковым шагом, откидывая носком в сторону сухой и легкий снег.

- У моей тетки гимназисты живут. У вас есть там товарищи? - возобновил Теплухин разговор, когда они недалеко уже были от калмыковского тупичка.

- У госпожи Шелковниковой? - оживился Федя, поняв тотчас же, что именно Шелковникова могла быть родственницей Ивана Митрофановича, так как вторую в городе гимназическую квартиру содержала еврейка Бобовник. - Да, там живут мои одноклассники. А что такое?

- Зайдите иной раз туда, - спросите меня. Буду в городе, - приятно будет побеседовать. Хотя, наверно, неудобно будет моей тетке давать часто мне приют! - усмехнулся он. - Как бы квартиру ей не запретили из-за меня… Ну, до свидания, друг мой. Приятно было познакомиться.

Он крепко пожал Федину руку.

- В уличке вашей не страшно, а? Скажите…

- Ну, что вы, Иван Митрофанович!

- Ладно. Шагайте. А я не один пойду, - озлобившись, насмешливо сказал он. - Обернитесь-ка: пьяненький, - ведь тот самый! - смотрите, как быстро догоняет нас… меня.

- Неужели шпик? - прошептал Федя.

- А вы думали! - И он, махнув рукой, пошел прочь. По тупичку Федя пустился почти бегом. Он не считал себя трусливым, в эту минуту ничто собственно не могло ему угрожать, но необъяснимое и едва ли преодолимое в этот момент чувство, - если не страха в полной мере, то боязни, - погнало его к дому. Он знал, что никто за ним не гнался, не мог гнаться, но он несколько раз оглядывался назад, желая не столько успокоить себя, сколько, напротив, найти несуществующую причину своей боязни. Но вот уже и дом.