Михаил Козаков «Крушение империи»

Возмущаясь Тихановским и донося на него, он, жандармский офицер Басанин, уподоблялся неловкому кучеру, который, стегая лошадей, бьет нечаянно кнутом по лицу седока, сидящего сзади в коляске.

…Словно подстегнутый кнутом этой насмешливой мысли, ротмистр Басанин, очнувшись от минутного раздумья, схватил копию своего доклада и швырнул бумагу вглубь выдвинутого ящика. Беспечное настроение, в котором пребывал с утра, уже исчезло. Злополучная бумага, попавшаяся на глаза в то время, как рылся в ящике, ища служебную секретную корреспонденцию, омрачила настроение ротмистра, и то, о чем он меньше всего любил вспоминать, - но если вспоминал, то всегда с горечью, - озлобило его сейчас и сделало придирчивым. Вместо того чтобы погасить в себе это настроение, он сознательно, нарочито поддерживал его и также сознательно подыскивал теперь в уме лиц, на которых мог бы сорвать это настроение.

- Кандуша! - крикнул он писаря к себе в кабинет и услыхал, как в тот же момент пишущая машинка умолкла на полустуке, и в канцелярии раздались мягкие, торопливо шепчущиеся шаги писаря, обутого в глубокие кавказские сапоги.

- Я здесь, Павел Константинович, - сказал тихий услужливый голос, и ротмистр увидел сбоку знакомое, изученное хорошо лицо писаря.

- Да… - начал Басанин, - вот что, милый человек… - но он не знал, как продолжать начатый разговор, потому что и сам не понимал, зачем собственно позвал служащего. - «Спросить разве, почему Чепура и Божка нет, - но откуда он может знать?.. - подумал ротмистр. - Хотя… этот прохвост, кажется, все знает, - тотчас же возразил себе, оглядывая писаря. - Ведь догадывается мерзавец, что никакого дела у меня к нему нет». - Я хотел спросить, Кандуша, насчет того…