Михаил Козаков «Крушение империи»

Тогда же, 2 марта, Федя Калмыков, входя в университетский подъезд и случайно обернувшись, увидел казачий патруль. Казаки выехали из-за забора и с места во весь опор помчались вниз по Владимирской. Через час-другой и вся сотня покинула огороженный пустырь, но этого Федя Калмыков уже не видел.

Он стоял в дверях двенадцатой аудитории - самой большой в университете, до отказа наполненной теперь студентами и курсистками, - и слушал речи товарищей.

Вблизи себя он заметил рослого, саженного «педеля» - лысого, с окладистой черной бородой. Этот университетский охранник был известен тем, что мог держать в своей памяти лица всех участников любой многолюдной сходки и, если не знал каждого по фамилии, мог безошибочно выдать полиции любого участника, ткнув в него пальцем: «Этот, ваше благородие, резолюцию писал, а этот голоса считал».

- Ай-ай, что же это они делают, господин Калмыков? - неожиданно обратился он к Феде тихим, предостерегающим голосом. - Да за такое дело! На самих же себя пенять придется, особливо - инородцам. Ай-ай, кабы слыхал такие речи господин ректор!

Достаточно и вас одного! - огрызнулся Федя. - Бегите зовите полицию!

- Сама придет. Мне что? Разве можно так, господин Калмыков, в императорском университете?

- Гнать вас отсюда! - ненавидящим взглядом смерил его Федя.

На кафедре грузин-красавец Ковадзе, медик третьего курса, метал гром и молнии против петербургского царя, русской монархии и жестокого правительства. Фуражкой, лежавшей тут же, на кафедре, он размахивал так, что казалось - вот-вот он запустит ею в кого-нибудь из слушателей.