Михаил Козаков «Крушение империи»
- Товарищ студент, вы наш? Эсер? - целуясь, спрашивал его какой-нибудь очередной прапорщик из агрономов или народных учителей, - и Федя не возражал, когда его называли эсером.
В другом месте, во время выступления на митинге в большой типографии, он услышал, как хвалил его за «правильные, марксистские слова» седенький рабочий в очках и, стоя рядом на импровизированной трибуне, настойчиво подсказывал-напоминал ему:
- Ура социал-демократам, слышь? Ура социал-демократам, не промажь! - И Федя, не чувствуя никакой душевной неловкости и разлада, закончил свою речь здравицей в честь РСДРП.
Он жил сердцем - ликующим, порывистым, любовно отданным долгожданной революции. «Rara temporum felicitas»… - стучащими колесиками бежала часто и долго в мозгу припомнившаяся почему-то теперь латинская фраза о счастье: она осталась в памяти еще с гимназической скамьи.
И когда трясло его с митинга на митинг, на жесткой солдатской повозке, перевозившей из одной казармы в другую, он, как заклинание, повторял вполголоса эти непонятные его спутникам слова. Вознице, очевидно, казалось, что студент чем-то захворал вдруг и потому заговаривается.
- Горишь? - участливо спрашивал он. - В околоток, может?
- Горю! - весело вскакивал на повозке Федя. - Гори и ты, товарищ!.. Какое редкое, счастливое время, брат, когда позволено чувствовать, что хочешь, и говорить, что чувствуешь! - переводил он латынь на русский язык.
- А воевать теперича будем? Или как? - оборачивался солдат-возница к своим седокам.