Михаил Козаков «Крушение империи»

- Кого это так? - заинтересовался Фома Матвеевич.

- Известно, кого: жандармского генерала Попова!

- Ах, вот оно что! А сам-то он где?

- Кто говорит - кокнули, а кто - спрятался, дяденька! - охотно и услужливо влез в разговор белобрысый мальчуган лет девяти. - Смотрите, смотрите, дяденька!

Из среднего окна медленно лезло наружу ножками вперед массивное, красного сафьяна кресло. Высунувшись на две трети, оно качнулось и рухнуло тяжело вниз.

- Так его! - одобрительно пробасил рядом с Асикритовым чей-то сиплый, мрачный голос.

В выбитом окне появилась голова солдата в фуражке с желтым околышем. Солдат - рябой, круглолицый, помахивавший приветливо рукой, - тепло и широко улыбался толпе, как забавляющемуся ребенку.

Он словно радовался, что смог доставить ей удовольствие.

Весьма щедрый - он послал вслед за креслом овальное зеркало в раме из черного дерева.

Тем временем в соседнем окне появился другой солдат. (В квартире Попова их было теперь достаточно.) Он развернул какой-то белый предмет, похожий на папирус, и на улицу со свистом, размотавшись на лету, полетела широкая и длинная, до земли, лента. За ней - другая, третья. На лентах были какие-то непонятные значки.

- Гляди, гляди! Тайные донесения, вишь!

- А не ноты ли для фонолы? Конечно, ноты! - наклонившись над одной из лент, разъяснил толпе Асикритов сакраментальные знаки.

Он не ошибся.

- Но-оты… - разочарованно сказало несколько голосов. - С чего бы это у жандармского генерала ноты?

Из окна, сияя отлакированным черным кузовом, лезла уже и сама фонола.