Михаил Козаков «Крушение империи»

- Я очень рад, что мы сошлись во взглядах.

- Я - тоже! - стараясь всячески скрыть свою иронию, сказал Фома Матвеевич: причина давнего, но неясного раньше предубеждения была найдена.

- Что за человек это? - заинтересовался следователь особой правительственной комиссии, назначенный «самим» Керенским, и взял в руки тоненький карандаш, готовясь записать фамилию неизвестного.

Но фамилию журналист сразу не назвал. Он предпочел вкратце рассказать о своих подозрениях, сопоставить неожиданные всегда встречи свои с этим «неизвестным» и всегда в одном и том же доме на Ковенском, отметить весьма странное поведение этого человека в день обыска на секретной квартире департаментского «кита» Губонина и, рассказав об окурках в губонинской пепельнице, вытащил из жилетного кармашка завернутую в бумажку папиросную гильзу с маркой «Стамболи» и показал ее Лютику.

- И все? - спросил тот, выслушав рассказ.

- Если не считать того, что этот человек, эсер, несколько лет назад отбывал каторгу на «колесухе», а теперь - правая рука одного фабриканта! - выпалил Фома Матвеевич и, словно ужаленный своими же словами, соскочил со стула и пробежал вдоль длинного письменного стола штабс-капитана Лютика.

- Странно… - задумчиво сказал Петр Михайлович и снова посмотрел на часы. - Никакая медленность не велика, когда речь идет о человеческой жизни, - все так же задумчиво, как будто что-то перебирая в памяти, произнес Петр Михайлович, пряча свой взгляд от возбужденного собеседника.