Михаил Козаков «Крушение империи»
Голова вновь приподнялась:
- Ну, слушайте, господа: читаю в последний раз… Пора кончать…
Гладко выбритое лицо Милюкова с нежным стариковским румянцем улыбалось Карабаеву. Модное, без оправы, пенсне, чуть-чуть наклоненное вперед, коротко метнулось куда-то в сторону.
- «В тяжелую минуту, когда…»
Все, повинуясь, замолчали и вслушивались теперь в его слова. Это были не простые слова, даже не речь его, которую потом печатают все газеты, - это была его программа, которой, как казалось ему и его единомышленникам по кадетской партии, ждала сейчас вся страна…
Льву Павловичу было приятно, что это «историческое», как он считал, в жизни партии заседание происходит у него на квартире. Правда, это произошло потому, что он расхворался в последние дни и никуда не выходил, а собраться надо было всем членам Центрального Комитета, живущим сейчас в Петербурге. Но тем лестней, что без него, Карабаева, не могли обойтись.
А если бы заседание происходило где-либо в другом месте, разве не побежал бы он туда, рискуя даже своим здоровьем?! Таковы ли времена, чтобы беречься!
- «…сохранить нашу страну единой и нераздельной…» - еще тверже и настойчивее читает тот же чеканный голос, и Лев Павлович, упрямо надавив каблуком пол, отбивает поднятым носком ботинка такт каждому из этих слов…
«О да! Страна должна остаться единой и нераздельной, - в этом он, Карабаев, был всегда убежден, в этом всегда были убеждены все эти люди, сидящие сейчас здесь. - Стране - России! - угрожает смертельная опасность, и надо отложить на время борьбу с правительством. То, с чем мы боролись в Думе и обществе еще неделю назад, - думает Лев Павлович, - должно быть отодвинуто сейчас на второй план. Три месяца назад голосовали против военного бюджета, - теперь его надо увеличить - увеличить, во что бы то ни стало! - потому что жребий брошен уже историей… И в грозный час испытания да будут забыты внутренние распри!»