Михаил Козаков «Крушение империи»

- Это крушение страны! Она не должна быть разбита… Да потом… потом, - Лев Павлович вскочил с дивана, закашлялся, побагровел и, когда немного отошел, схватил вдруг подушку с дивана и отбросил ее в другой его конец: - Я ни на какую разнузданную революцию не поменяю ни одну русскую губернию! Слышите, вы? Слышите?

Он опять закашлялся и убежал в спальню. Широкоплечий, немного грузноватый, в черном люстриновом пиджаке, он на ходу расстегивал его… жилетку… верхнюю рубаху… срывал галстук и все это делал нерешительно и невпопад, словно руки его заблудились в его собственной одежде.

Через пять минут он вновь вышел - во всем том же, но без галстука и с расстегнутым воротом.

Под глазами у него были мешки. Черные густые волосы - торчком на большой голове; черные усы и такая же широкая, но не длинная борода еще резче оттеняли сейчас бледножелтый цвет его лица.

Он медленно, молчаливо прошел к письменному столу, протянул руку к лампе, но не зажег ее, словно пожалел в этот момент обжечь сумерки, бабочкой припавшие к окну - утомленно растопырившей крылья, большой, прозрачной бабочкой…

Он шагнул на мягкий ковер, потом куда-то вбок и облокотился локтем на выступ книжного шкафа.

Фома Матвеевич сидел неподвижно в кресле. Он обгрызал ноготь.

Вдруг он тихо, как-то постепенно поднялся и почему-то на цыпочках прошел к камину. Он взял оттуда свой портфель и пошел к двери. У самого выхода он остановился, обернулся и переложил портфель из одной руки в другую.

- Прощайте, Лев Павлович, - хрипло сказал он.

- Вы что ж… До свиданья, Фома Матвеевич.

- Больше… гм… того… расстраивать не буду.