Михаил Козаков «Крушение империи»

Через минуту критикнул какого-то генерала:

- Хм, командовал корпусом, помню, в мирное время. О чем же, главное, заботился, - а? Подумайте только: обращал особое внимание на знание каждым солдатом дня своих именин, престольного праздника их деревенского храма и жития святых, изображения которых висели, знаете ли, в казарме и над кроватями. А больше - ничего его не трогало, ничего не доходило до сердца. «А что, масло есть?.. А что, Гродно взято?» - о том и другом, о мелочи и о важнейшем - флегматично, одним и тем же тоном. А приедет начальство, - он благочестиво улыбается!

«А ведь он, кажется, не так уж глуп, - невольно прислушиваясь к разговору, снисходительно подумал о полковнике Иван Митрофанович. - Но уж если полковники так открыто критикуют, куда ж тут дальше?!»

Он мельком взглянул на Карабаева, потом еще раз и еще - и уже не отводил от него из угла свой резкий, рысий взгляд.

Георгий Павлович, заложив ногу на ногу, облокотившись "на валик диванчика, слушал словоохотливого, тонкоголосого полковника. Слушал так, как привык делать это, когда собеседник или внушал ему особое уважение, или рассказывал такое, что до сего времени не было известно, но было интересно Георгию Павловичу, или, напротив, не возбуждало никакого интереса, но не мешало думать в этот момент о чем-либо другом. Слушал он, застыв в одной позе, хорошо и удобно выбранной, сосредоточенно, молчаливо, следя неразгаданным, проверяющим взглядом за своим собеседником. Если тот почему-либо терял нить в разговоре и на минуту умолкал, не досказав еще всего, Георгий Павлович умелым подсказом или вопросом помогал ему продолжать рассказ; или, если не был уже заинтересован в том, заключал беседу какой-нибудь безразличной фразой, в которую можно было вложить любое содержание, - фразой, подготовленной в уме задолго до конца беседы: «А вы говорите - купаться!» Или: «Вот так, дорогой друг (следовало имя-отчество или фамилия, если человек этот был попроще)… вот так оно и происходит в жизни!»