Михаил Козаков «Крушение империи»

Низенький полицейский унтер хитро осклабил маленький, опрятно обросший сединами рот и, прицелившись глазами в тонкие вздрагивающие ноздри растерянно топтавшегося на одном месте офицера, сказал вдруг:

- Да-а, закон… Закон в этом деле - что паутина, ваше благородие: шмель, знаете, проскочит, а муха - увязнет!

И он прибавил - все так же хитро и двусмысленно, как показалось уже прапорщику Величко:

- Принимать меры войска должны. А есть войска? Прозрачно-карие, озорные глазки старичка городового,

ехидно посмеиваясь, оглядели роту.

«Провокатор… пес старый! Не полиция, а мелкие барышники стали… Семишники, - это верно!» - отругал его в душе Величко.

- Эй, ты, полицейский крючок, о чем сговариваешься? Эй, семишник! - неслось в этот момент из толпы по адресу седенького полицейского унтера.

«Семишники» - таково было одно из последних прозвищ столичных городовых. Они приобрели его за то, что рьяно снимали с площадок трамвая солдат и, доставляя их в участок, получали за каждого по семи копеек штрафной премии.

- В беспокойство приходят. Думают - на усмирение пришли: шмелем вас признали! - весело ухмыляясь, отошел торопливо к своему патрулю словоохотливый собеседник прапорщика Величко.

От толпы отделилось несколько человек, к ним пристал еще десяток-другой стоявших у ворот разных домов, и вся эта группа двинулась теперь навстречу остановившейся воинской части. Прапорщик Величко молчаливо поджидал этих людей.

Он не оглядывался, но чувствовал за своей спиной напряженный и уже расползающийся по сторонам гулкий шепот солдат, их возбужденность и злорадство. Он не верил своей роте.