Михаил Козаков «Крушение империи»

- Ай-ай-ай…. вот как! Что же это так? Простуда вышла или крови перегорели? Примите, барышня! - просунул Кандуша в окошечко свой бланк.

Он и сам втянулся головой туда, следя за действиями телеграфистки, хотя прямой нужды в том, конечно, не было. Просто - выигрывал время, обдумывая, как вести себя с Калмыковым.

Федя в свою очередь не знал, во что может вылиться их встреча. Ну, виделись случайно и разошлись каждый в свою сторону…

Может быть, после пятиминутного разговора Федя так и решил бы поступить, но подсмотренная строчка кандушиной телеграммы обострила его любопытство, вызвала разные догадки и толкала его на более длительную беседу с его петербургским знакомым.

Вспомнился тишкинский поплавок, письмо Людмилы Петровны в руках этого странного человека, его горячечная, исступленная ложь, так счастливо разгаданная, и многое, многое другое пришло на память Феди.

«Кто у тебя в Ковенском да еще в том доме?!» - рвался спросить он Кандушу: тот дом, - он так и стоит перед глазами!

Кандуша получил квитанцию и сдачу - веерок новеньких синих пятикопеечных бумажек, аккуратно собрал их, как колоду маленьких карт, и уступил Феде место у окошка.

- Подождите, я сейчас! - думая, что он может уйти тотчас же, обратился Федя к Пантелейке.

- Ах ты, гос-с-споди, боже мой, конечно, Федор Мироныч! Он остался стоять тут же, рядом со студентом. Отогнул полу

своего пальто и осторожно понес рукой деньги и квитанцию в карман брюк.

- Чего это вы так, как будто вывихнули руку? - заинтересовался Федя его медленными движениями.

- Был ранен недавно-с!.. Долог разговор, - прежним многозначительным тоном сказал Кандуша.