Михаил Козаков «Крушение империи»

- Что ж вы думаете: я вас могу выдать, что ли? - В Федином голосе была обида и брезгливость. - И потом… Говорите, пожалуйста, правильно: «социализм», а не «сицилизм»… «Сицилизм» - так говорят люди в насмешку, да еще фараоны. Охранка так издевается над революционерами!

И он вдруг пожалел не совсем грамотного питерского «табельщика»: до того растерянно и жалостливо смотрели сейчас кандушины глаза.

Так разговаривая, они дошли до заезда в калмыковскую усадьбу.

Желая навести разговор на кандушину телеграмму, но не зная еще, как это сделать, Федя готов был продолжать путь хоть до самой Ольшанки, где жил его спутник. Но тот сам стремительно повернул с улицы в тупичок, взяв под руку студента и быстро бормоча:

- Дело у меня есть к дяде вашему… почтарю, значит. Хотел просить вас, Федор Мироныч: посодействуйте… Собирался сам зайти завтра, когда к доктору пойду на осмотр… Да вот, раз уж тут находимся, - прошу вас, товарищ Федя. Мне съездить кой-куда в деревню надо.

Он и впрямь предполагал на днях отправиться со специальной целью в Снетин, к высланной туда вдове Галаган, но отнюдь не потому торопился сейчас на земскую станцию, в калмыковский тупичок.

На противоположной стороне улицы он увидел своим зорким глазом выходившего из аптеки старого знакомого: с унтером Чепуром у него не было никакой охоты встречаться в ту минуту, а Чепур сразу узнал бы его и окликнул.

- Посодействуйте… - просил он настойчиво Федю и невзначай оборачивался: не свернул ли сюда случайно и жандармский унтер?

Но, к счастью, унтер Чепур не появлялся. Они взошли с Федей на калмыковское крыльцо. В тупичок въезжали сани с Теплухиным и Людмилой Петровной.