Михаил Козаков «Крушение империи»

Сергей Леонидович внимательно наблюдал Ваню-печатника. Русый, широколицый и курносенький, с васильковыми, весело постреливающими глазами, с захлебывающимся по-детски звонким голосом, когда много, как сейчас, говорил, - он понравился, был симпатичен Сергею Леонидовичу, и мокрая безжизненная ладонь его не вспоминалась.

Жена Вани Михайлова оказалась ему в пару. Такая же невысоконькая, светлорыжеватенькая, тоже курносенькая, с шустренькими, лихорадочными глазками, хохотунья, - она похожа была на мужа, как сестра.

«Петушок и курочка - цесарки!» - дружелюбно окрестил в уме Сергей Леонидович эту пару.

Они оба по-одинаковому даже пили чай - наливали его в блюдце и на ладони подносили его ко рту; оба, сидя на табуретках, болтали ногами, как дети. И, как дети, оба с любопытством поглядывали на малоразговорчивого своего «постояльца» и с почтительностью, с некоторым испугом даже прислушивались к тому, что говорил им Громов.

А он строго-настрого наказывал востроглазой Ольке: ни одна душа не должна знать, что ночует тут Леонтий Иосифович Кудрик, - ни одна, понятно? А если случайно зайдет кто в дом и увидит, - сказать, что «дядя» приехал по делам в столицу, что торгует «дядя» всякой продуктовой мелочью.

- А чей они будут дядя: мой или Вани? - спрашивала хохотунья.

- Ну, пускай - твой, Олька! - впервые за вечер улыбнулся Андрей Петрович, подмигивая ей.

Он вскоре ушел, не забыв удостовериться по-хозяйски в прочности и пригодности внесенной в комнату складной кровати для Ваулина, и Сергей Леонидович остался в обществе незнакомых людей. Вскоре и молодая пара покинула его. Закрыв дверь за собой, «цесарки» долго шептались в своей комнате.