Михаил Козаков «Крушение империи»

Сергей Леонидович понял это тревожное «оттого» и горячо ответил:

- Женя, а при чем здесь семья? С каких это пор революционеры так судят?

Она поблагодарила его глазами.

Салазкин дружелюбно притронулся к Иришиной руке.

- Я ведь не то хотел сказать, ей-богу!.. Ну, давайте, товарищ Ирина, дальше.

И она продолжала диктовать…

Вчера студент Салазкин погасил электрическую лампочку, зажег свечу и при мерцающем свете ее читал Сергею Леонидовичу свою «фантастическую поэму».

Юношеская мечта была неожиданна и своеобразна: уничтожение сна, мешающего долголетию человека. Политическая мораль поэмы - так и рабочий класс должен пробудиться для сокрушающего царизм восстания.

Стихи Салазкина были во многом наивны и несовершенны, но чем-то они понравились Сергею Леонидовичу.

Он любил лирических поэтов, восхищался горьковским «Буревестником», любил долгими часами помечтать. О последнем… не сознался бы, пожалуй, никому: чаще всего ему казалось - «не время для революционера»! С годами он понял свою ошибку. «Умственный еж!» - припомнились в эти дни громовские слова, и сам над собой посмеивался.

- Так и буду называть теперь: еж, ежище! - грозилась улыбающаяся Ириша.

Он был старше лет на десять, а то и больше, он был «совсем взрослый», а в себе самой Ириша не раз обнаруживала - в поведении, привычках, в манере держаться на людях и даже в позах, за что ругала всегда мать, Софья Даниловна, - в себе самой обнаруживала, искренно каждый раз сокрушаясь, что-то от подростка, от девочки в коричневом гимназическом платье, хотя была уже два года курсисткой.