Михаил Козаков «Крушение империи»
Марков второй грозился донести на министра царю, - он кричал, вскочив на кресло, и в этот момент, больше чем когда-либо, похож был (а сходство необычайное было!) на Петра Первого в гневе. Над ним подшучивали потому.
У Родзянко после милюковской речи были крупные неприятности. Наседал Штюрмер, требовавший решительных мер против депутата, «позволившего себе упомянуть в недопустимом сопоставлении имя ее императорского величества, государыни императрицы Александры Федоровны», за что «эта речь может стать предметом судебного разбирательства». Писал о том же вислоухий рамоли Фредерике, напомнивший председателю Думы, что он носит звание камергера двора, но упершийся Родзянко, мстивший за то, что ему не разрешили недавно приехать в Ставку, отверг домогательства министров.
Он был теперь не один среди отмеченных дворян России - «сам» Пуришкевич, знаменосец самодержавия, истерически кричал с трибуны на министров:
- Поезжайте немедленно в Ставку, упадите к ногам государя императора и, если вы честные русские люди, умоляйте его поверить всему ужасу распутинского влияния и тогда измените курс своей политики!
В Думу теперь стекались приветственные телеграммы и резолюции одобрения от земского союза, от всероссийского союза городов, от собравшихся явочным порядком кооператоров в Москве, от военнопромышленных комитетов, врачебных обществ, совета присяжных поверенных, дамских благотворительных кружков.
На Бассейной в милюковской квартире, с аккуратно спущенными тяжелыми зелеными сторами, в интимном кружке думских соратников и кадетских пекистов составлялся устно список нового правительства во главе с Родзянко. Конечно… если только… - И все пугались этого «если» и трезвели.
Но как в лихорадке ходил теперь самый «трезвый» доселе из всех - дворянский крестоносец Шульгин: