«Кто же виноват? – жжет мысль. – Я, как командир, или кто другой? Зачем мы пошли в атаку в конном строю на непрорванную оборону противника?

Глухой шлепок прерывает раздумья. Конь мой падает на колени, а потом валится на бок.

– Товарищ командир! – Слышу взволнованный голос Саковича. – У меня коня убили, я, пока другого достал, вас из виду потерял… Товарищ командир…

– Дай коня! – обрываю его.

Приказываю отводить остатки эскадронов за бугор, на котором стоит командарм. Вложив шашку в ножны, поднимаюсь на холм. Конева окружают те же командиры. Здесь же теперь и генерал Дрейер.

Слова официального доклада не идут на ум. Показываю рукой на лощину, на проклятую траншею:

– Видели?..

Командарм посмотрел на меня и ничего не ответил. Устало вздохнув, я повернул коня. Уже спускаясь с бугра, услышал, как Иван Степанович обрушился на командира стрелковой дивизии: – За это расстреливать надо!»159

Итак, что произошло? Конев решил ввести в тыл немцам кавалерийскую дивизию – около 3 тыс. конников – для уничтожения немецких тылов. Сами, да ещё в конном строю, прорывать укрепленную оборону противника кавалеристы не могли, и это было запрещёно боевыми уставами. Пробить проход для кавалерии должна была стрелковая дивизия. Однако ее генерал струсил, никакого прохода в обороне немцев не сделал, но Коневу доложил, что все в порядке, в надежде – авось кавалеристы и сами пробьются. Результат вы прочли. Ну, положим, Конев действительно расстрелял бы этого генерала, но что толку для тех, кто уже убит из-за этого генеральского урода? А ведь таких генералов была уйма и на всех должностях. Как же Сталин мог им верить?

159 А.т. Стученко. Завидная наша судьба. М., Воениздат, 1964.