Эта краткость обычно говорливого Лазаря Моисеевича, безусловно, свидетельствует о его относительной честности, но она также говорит и о том, что есть вещи, в которых даже на смертном одре Каганович признаться не мог, не хотел. Поскольку это был истый коммунист, то вывод один – по его мнению, правда в деле Берия и сегодня может нанести непоправимый вред делу коммунизма. А врать старик уже не хотел.

Андрей Андреевич Громыко в своих воспоминаниях привел дешевую байку о том, как Сталин при встрече с Черчиллем и Рузвельтом назвал Берия «наш Гиммлер», и длинно ее рассказывал. Затем злобно заявил о Берия: «Интриги, наветы на честных людей, фальшивки, кровавые расправы – вот та стихия, в которой он чувствовал себя, как в своей тарелке.

Ветераны партии считали его выскочкой».72

Что же – мнение есть мнение, но ведь не лишним был бы хоть один пример «фальшивок, клеветы, кровавых расправ». Однако о примерах Громыко молчит, зато спохватывается, что надо как-то объяснить людям, отчего Сталин терпел такого монстра рядом с прекраснейшим Андреем Андреевичем. И Громыко «объясняет»: «Достиг он высокого положения в стране из-за того, что уже в период работы в Грузии на него падал отраженный от Сталина свет». Но спросить бы покойного министра иностранных дел СССР – а почему на остальных 2 млн. грузин не «падал отраженный от Сталина свет»? Умнейший Громыко приводит в доказательство своего вывода этот глупейший довод только по одной причине – ему больше нечем свой вывод подтвердить. Но, как видим, чернить Берия он считает своей обязанностью. Почему?

72 Берия: конец карьеры. Сб. М., «Издательство политической литературы», 1991.