Павел Нилин «Через кладбище»

Мутный мужичонка везет его. И может завезти куда угодно с такими разговорами. И Казаков и Мамлота легко могли ошибиться в мужичонке. Были и не раз - такие случаи, когда даже в отряде некоторые вели под шумок антисоветскую агитацию, а у начальства на глазах выдавали себя за патриотов. Кто он, кто его знает, откуда он взялся, этот мужик? И голос его почему-то кажется очень знакомым. Где-то Михась уже слышал такой голос.

- Ты что, обижаешься вроде? - дохнул бородатый в его сторону махорочным дымком. - На меня разве обижаешься? Что я вроде неправду говорю? На это обижаешься?

- Ничего я не обижаюсь, - взял в рот соломинку Михась. - Но это не наше с вами дело, гражданин, не нашего ума дело обсуждать, кто ближе, кто дальше. Не нашего это ума…

- А это наше дело - воевать, когда мы остались здесь почти что одни? И армия наша отступила со всеми танками и пушками. Это разве наше дело - вот сейчас вот здесь воевать по доброй воле? Ты подумай, я на двух войнах отвоевался. У меня рука и хребет еще с той войны, с гражданской, как надо не разгибаются. А сейчас я вроде того что снова воюю - партизанов вот перевожу. Хотя и нахожусь официально у немцев на службе…

Михась вдруг вспомнил, где он слышал этот голос. И бородатый, вглядевшись в Михася, почти заревел:

- Погоди, погоди, да я же тебя знаю! Ты же Пашкевич Михасик…

- И я вас знаю, Сазон Иваныч, - засмеялся Михась.

- А я, может, секунду назад подумал - застрелишь. Ведь с вами, с партизанами, шутки плохие. Вы же, как черти, скорые. Ты подумай, как все получилось. Не только немцев, но еще и друг дружку опасаемся. Времена! Ну рассказывай подробно, где ж ты был?

- Я много где побывал, Сазон Иваныч.

Сазон Иванович взял одной рукой Михася за голову, повернул к себе: