Павел Нилин «Через кладбище»

- Разве тебя за этим посылали? Кто, скажи, тебе велел болтать всякую ерунду про немцев, про то, что они подошли к Волге и взяли важный город? Подумаешь, какой политработник! Ты же расстроил человека! Погляди, погляди, как у него трясутся руки. А он действительно больной и голодный. А ты тут хочешь бульбу со шкварками жрать! И куда ты убежал? Ты же оставил человека впотьмах. Одного оставил. Хотел свою шкуру сберечь. Ну скажи, Пашкевич, ты хотел сберечь свою шкуру?

Михась готов возразить. Нет, он не собирался беречь свою шкуру. Просто он послушался Василия Егоровича, когда тот сказал: "Беги в склеп".

А как же он мог бы не послушаться?

Михась хочет, чтобы это понял Мамлота. Но Мамлоты нет. Мамлота куда-то исчез. А над Михасем поют попы - глухо, печально и угрожающе.

Нет, они, кажется, не во сне поют, а наяву. Михась слышит запах ладана. И догадывается, что попы - над ним, где-то наверху, а он - внизу, в темноте, как в могиле.

Может быть, он на самом деле в могиле? Но тогда бы его давила земля и он бы ничего не слышал. А он слышит, как поют попы и ладаном пахнет.

Михась хочет встать, но не может. Не может пошевелить ни рукой, ни ногой. И опять засыпает.

- Вот видишь, - говорит ему Сазон Иванович. И Михась чувствует, как борода Сазона Ивановича касается его лица, щекочет. - Вот видишь, ты умер. И это не худо. Никаких тебе больше забот и ответственности. А я еще должен сколько крутиться вокруг немцев, будь они прокляты. А ты умер. И горюшка тебе мало…

- Не умер он, не умер, - кричит и плачет Клавка. Ее не видно, но слышно, как она кричит и плачет: - Пусть я ворожея, пусть меня исключают, но он не умер, честное комсомольское…

Клавка настойчиво, сердито кричит откуда-то издали. Должно быть, кто-то ее не пускает к Михасю. Но она кричит и кричит. И крик ее медленно замирает.

Михась чувствует, как у него стынет голова. Ветер, наверное, ее студит. Откуда этот ветер?