Александр Пыжиков «Грани русского раскола»

сельским старостой действовал еще один, неофициальный. Он выступал в качестве распорядителя и устроителя общественных интересов, собирал крестьян на мирские работы, разбирал дела о хозяйственных неурядицах, следил за сохранностью мирского поля. Что же касается официального сельского старосты, то он имел своим прототипом помещичьего старосту крепостной эпохи. В его деятельности, чуждой общинному духу, преобладали не только фискальные, но и полицейские функции. Поэтому авторитет официальных сельских старост, как известно, был крайне невысок, в отличие от неофициального главы сельского мира1. Остается заметить, что результаты исследований, посвященных экономической стороне дела, вполне согласуются и с религиозным аспектом. Староверы именовали своих наставников большаками; причем речь идет именно о беспоповцах (очевидно, никто из поповцев не называл так своих священников)2. Созвучие терминов – большак и большевик – для полуграмотных масс, в отличие от современного человека, явно не было случайным, а шло в русле привычного опыта. Именно здесь корень несуразной на первый взгляд ситуации, когда крестьянские массы, охотно признавая власть большевиков, отказывали в доверии коммунистам! Например, этот парадокс отмечает Д. Фураманов на страницах своего «Чапаева»3. Все эти наблюдения представляют значительный интерес и, надеемся, послужат отправной точкой для серьезной научной разработки.

1 См.: Зырянов П.Н. Крестьянская община Европейской России. 1907-1914 годы. М., 1992. С. 29. Как подчеркивал автор, этот неофициальный староста ничем не выделялся среди прочих крестьян и мог оставаться незамеченным для исследователей // См.: Там же.

2 См.: Письмо помощника миссионера Ярославской епархии Н. Касаткина IV-ому миссионерскому съезду // РГИА. Ф. 796. Оп. 189. Д. 8127. Л. 1058об.

3 См.: Фурманов Д. Чапаев. С. 33.