Дибров на этот выпад ответил следующим образом: «Дело в том, что стилизовать манеры под то, что считается неким этическим и эстетическим истеблишментом, у меня времени нет. Я действ ительно говорю с акцентом. Я пытался его переделать под столичный, раз уж я тут строю свою жизнь. Пытался изо всех сил, пока не приехал как- то на побывку в Ростов-на-Дону. Весь мой казачий род собрался, приветствуют меня. Я спрашиваю: «Чего вы здесь все гэкаете?» И тут моя бабушка покойная, основательница рода, посмотрела на меня и говорит: «Внучек, ничего не поделаешь, такой у нас говор». И я перестал себя насиловать и дождался того момента, когда мои друзья стали больше обращать внимание на то, что я произвожу полезного, нежели на то, как я говорю, жестикулирую, машу руками.

Что же касается хамства… Никогда я не изменял главному правилу, на чем строится программа, - любви к людям. Поэтому упрек в хамстве я не принимаю, а развязность - это я не знаю, что такое. Я веду себя так, как я привык вести себя в жизни. Когда я в компашке сижу и мне что-то нравится, я начинаю ерзать, прыгать, бегать. Если бы я был идеальным телевизионщиком, наверное, мне бы удавалось быть в студии одним, а в жизни другим. Я так не могу. Тут вся история в естественности. Мне очень хочется верить, что зритель инстинктивно принимает во мне две вещи - любовь к нему и способность к созданию нового…»

Отметим, что после каждой своей телевизионной работы Дибров как заклинание повторял: все мое творчество - Это признание в любви к простым людям. Помните, как он объяснял появление программы «Монтаж»: «Все религии учат одному - любить простых людей, которые ездят в метро». Видимо, и детей-семилеток он пытался научить выкрикивать слово «дрочим» из этих же альтруистических побуждений.