В сущности, проблема предательства в милицейской среде имеет скорее экономические корни, чем политические. Именно поэтому все чистки, потрясавшие милицию в разные годы, так и не привели к положительным результатам — оставаясь чем-то вроде нелюбимой «падчерицы» для руководства страны (в отличие от любимого «сына» — КГБ), милиция продолжала влачить жалкое материальное существование. Именно эта нищета и вынуждает многих милиционеров вставать сначала на путь мелких нарушений, а затем и преступлений. Последний идейный милиционер исчез из милиции в начале 20-х годов, а желающих рисковать жизнью за нищенскую зарплату становилось затем все меньше и меньше. Вспомним, как выглядела милиция в 20-е годы, и послушаем то, что заявил в 1991 году заместитель министра внутренних дел России Андрей Дунаев: «Более нищенского положения милиции, чем в Москве, нет нигде в России. И пусть вас не впечатляют солидные корпуса на Петровке, 38. Это «потемкинская деревня», за которой — милицейские «лачуги». А техника? Все «мерседесы» и «БМВ» — только для сопровождения высокого начальства. Для охраны же москвичей — разбитые «москвичи» да тарахтящие «уазики». А соцбыт? Тысячи московских милиционеров ютятся в общежитиях, снимают углы у частников, я уж не говорю о зарплате…»

В связи с этим замечу, что по прошествии пяти лет после этого заявления ситуация хотя и изменилась в лучшую сторону, но не настолько, чтобы праздновать победу. Например, в октябре 1996 года в МУРе было всего три сотовых телефона. Между тем бандиты их имеют десятки.