Сергей Граховский «Рудобельская республика»

головой па тощий солдатский мешок, что мотался за Александровой спиной:

— Служил, служил, говоришь, хлопче, воевал, воевал, и в Питере был, а суму пустую домой несешь.

— Тут, дедуля, такое богатство, что ему и цены нет. Его на всех хватит.

Терешка подбежал поближе, огляделся и шепотом спросил:

— Неужто золото?

Александр только усмехнулся.

— Может, и правда в царских покоях наотколупывал? Там же, не иначе, и завесы и задвижки золотые. Отодрал бы с десяток, вот и было бы на разживу. Брешут или правда, что у царя Николая горшок поганый и тот из золота был?

— Брешут, дед. Все золото Николашка на снаряды перелил да на генеральские кресты…

— А ты хоть какой крестик заслужил?

— Заслужил… Хорошо, что не березовый. Два Георгия, четыре пули и три медали заработал. Вот и весь мой скарб за семь лет царской службы.

Дед Терешка отстал и пошел следом. Он все поглядывал на замасленный солдатский мешок и думал: «Никто и не раскумекает, какое богатство человек несет. Не диво, что и ружье с собой взял. Приведись что, так и отбиться есть чем. А у меня? Пригоршню вшей на волю несу, торбу онучей да арестантскую миску с кружкой. Не оставлять же добро в пустой камере».

Шли молча, ветер пронизывал насквозь, хлопал полами шинели, сек по щекам мелкой колючей крупой.

На пашне полегла тронутая первыми заморозками озимь, синели припорошенные нары, над потемневшими стогами кричали вороны и садились на тонкие шесты. Такого простора, такой тишины Александр давно не ощущал. От быстрой ходьбы он раскраснелся и расстегнул ворот шинели. А мысли, воспоминания, обрывки далекого и близкого прошлого не давали покоя. Может быть, потому, что за последние три года не было времени вспоминать и думать о родных краях: три года в окопах, в грязи и крови. Только и знал тогда: заряжай, стреляй, подымайся в атаку, отступай, корчись в окопе, дыши пороховым дымом и прелой сырой землей, горячей кровью и потом. Временами так хотелось забраться на теплый лежак батькиной